3. Акт Николая II об отречении от Престола

3.1. Случаи отречения от Престола в России до Николая II

С формально-юридической стороны отречение Николая II явилось третьим случаем отречения царствующего российского монарха от престола. Предшествующие отречения с правовой точки зрения имели мало общего с отречением 2 марта 1917 года.

Так, первое отречение состоялось 17 июля 1610 г., когда царь Василий Шуйский в результате народных волнений в Москве, под влиянием убеждения бояр, ожидавших взаимного отказа от прав на царство Лжедимитрия II, отрекся от престола. Через насколько дней, после неудачной попытки вернуть себе власть, Василий был насильно пострижен в монахи и позже предстал перед польским королем в качестве пленника. Шуйский был избран представителями не всей Русской земли, а лишь московским населением, и нарушение порядка его избрания оправдывало его отречение с формально-юридической стороны. Интересно, что власть отрекшегося царя была не самодержавной, она была существенно ограничена как Боярской думой, так и самим Василием при крестоцеловании .

Второе отречение произошло 29 июня 1762 года. После того, как в результате дворцового переворота власть фактически перешла к Екатерине II Алексеевне, отречение от престола подписал Петр III Федорович. Текст отречения содержался в Манифесте Екатерины II о восшествии на престол. Отречение было осуществлено в период действия петровского Устава о престолонаследия и комментария к нему «Правда воли монаршей». В «Правде воли монаршей» право на отречение монарха от Престола было предусмотрено и обосновывалось идеей о неограниченности власти монарха: «…народ, отдая всю волю свою Государю своему, не отнял от него в замену ни коей же воли» . Таким образом, Манифест Петра III об отречении с формальной стороны полностью соответствовал действовавшему в тот момент законодательству.

3.2. Проблемы подлинности Акта об отречении и пороков воли в нем

Мы не рассматриваем проблемы подлинности Акта об отречении как письменного документа. Несмотря на то, что современники не ставили под сомнение его подлинность, в последние годы появились исследования, доказывающие, что этот документ является подделкой . Не вступая в дискуссию о том, что имеющийся в архиве Акт об отречении может не быть документом, собственноручно подписанным Николаем II, мы склоняемся к следующей точке зрения. В опубликованном 6 марта 1917 г. Акте была выражена подлинная воля императора, сложившаяся в те дни под влиянием поступавшей к нему информации о событиях в Петрограде и оценок происходящих событий, которые высказывали лица, беседовавшие с императором. Сторонники теории фальсификации Акта об отречении не могут объяснить того факта, что Николай после 2 марта 1917 года ни прямо, ни косвенно, ни полностью, ни частично не опроверг содержания своего Акта об отречении. С 4 по 8 марта 1917 г. Николай вместе со свитой находился в своей Ставке в Могилеве. О «как бы аресте» ему было сообщено 8 марта, то есть почти через неделю после подписания Акта об отречении. В период с 9 марта по июль 1917 г. Николай находился не в ссылке и не в заточении, а во дворце в Царском селе, под домашним арестом. В марте–апреле 1917 г. свободно обсуждался вопрос о его переезде в Англию . За весь этот период, да и позднее, во время пребывания Николая в Тобольске, серьезных препятствий для выражения бывшим императором своей истинной воли не было. Тем не менее нет ни одного документа, в котором было бы выражено несогласие Николая с Актом об отречении. Напротив, многочисленные дневниковые записи Николая, его телеграммы, воспоминания лиц, общавшихся с ним после отречения, свидетельствуют: Николай прекрасно понимал, что именно он подписал и что именно было опубликовано. Объяснить это иначе, как тем, что Акт об отречении выражал подлинную волю императора, мы не можем.

Другая проблема связана с якобы имевшими место пороками воли Николая IIв момент подписания им Акта об отречении. Напомним, что в теории гражданского права под пороками воли понимаются обстоятельства, в результате которых внешнее волеизъявление субъекта не соответствует его истинной воле . Некоторые исследователи аккуратно обращают внимание на то, что Акт об отречении «юридической квалификации не подлежит и может быть принят только как факт в результате революционного насилия» .

Нам представляется, что сама постановка вопроса относительно наличия пороков воли у Николая IIпри подписании им Акта об отречении не совсем корректна.

Во-первых, не совсем ясен ход мыслей М.Зызыкина. Если Акт об отречении был совершен в результате революционного насилия, то разве это обстоятельство исключает юридическую квалификацию Акта? Напротив, это обстоятельство порождает далеко не праздный вопрос о том, являются ли действительными акты государственной власти, совершенные под влиянием насилия?

Во-вторых, представляется практически невозможным в настоящее время достоверно установить, было ли совершенно подписание Николаем II Акта об отречении под влиянием насилия. О событиях 2 марта 1917 г. имеется огромное количество мемуарной литературы, но нигде не сказано, что к государю применялось какое-либо насилие. Были высказаны предположения, убеждения, аргументы, но адресовались они не беспомощному, плененному и т.п. человеку, а первому лицу государства, под непосредственным командованием которого находилась многомиллионная боеспособная армия и который вполне мог принимать решения самостоятельно. Если все эти воспоминания ложны, то на каких бесспорно достоверных источниках можно основывать выводы о применении к Николаю IIнасилия?

В-третьих, учение о пороках воли имеет исключительно отраслевое значение. Оно используется только в гражданском праве для выяснения вопросов действительности сделки. В иных отраслях права, в том числе в праве государственном и административном, пороки воли не имеют юридического значения .

Монарх есть глава государства, и в этом смысле он субъект государственного права. Издаваемые им акты не являются выражениями частной воли, каковыми являются, к примеру, завещания или доверенности. Это документы публично-правового образования (государства), от лица которого выступает определенный государственный орган, а не физическое лицо. В силу этого Акт об отречении может быть проверен на действительность по критериям, которые применяются для проверки действительности публично-правовых актов, а не гражданско-правовых сделок. Вопрос о пороках воли физического лица, подписавшего публично-правовой акт, может иметь значение для определения меры ответственности этого лица в случае, если подписанный им документ является незаконным (например, по причине несоответствия его акту более высокой юридической силы), но никак не для решения вопроса о его законности. Публично-правовой акт по общему правилу является действительным, пока он не отменен в установленном порядке или не признан недействительным решением суда по причине несоответствия его закону.

Поэтому нами будет осуществлена проверка Акта Николая II об отречении от Престола по критериям соответствия его формы и содержания закону. В его проверке по критерию уполномоченности подписанта нет необходимости по вполне очевидной причине.

3.3. Анализ формы Акта об отречении

В Акте об отречении не сказано, является ли он законом, указом, манифестом или каким-либо иным видом нормативного документа.

Законом Акт быть не может по соображениям как формального, так и материального характера. С формальной стороны – по той причине, что Акт не был одобрен Государственной Думой и Государственным Советом. Такие одобрения являлись обязательными для закона в силу ст. 86 Свода Основных Государственных Законов (СОГЗ). Акт не мог быть и законом, принятым в силу чрезвычайных обстоятельств в порядке ст. 87 СОГЗ, так как он затрагивал вопросы существа Верховной Самодержавной Власти и порядка престолонаследия, в отношении которых чрезвычайные законы не могли быть приняты. С материальной стороны Акт не является законом, так как содержит преимущественно правоприменительные, а не нормативные положения .

В законодательстве Российской Империи вплоть до государственной реформы 1905–1906 годов отсутствовали четкие критерии, позволяющие отличить законы от иных нормативно-правовых актов. В условиях неограниченной власти монарха такое разграничение имело мало практического смысла, ибо, как совершенно справедливо отмечал Н.М.Коркунов, «…формальное различие указов и законов только тогда может иметь практическое значение, если с ним соединяется и соответствующее различие в силе. Но возможно ли в абсолютной монархии установить действительные гарантии согласования указов главы государства с законами?» Некоторые исследователи отмечали, что к законам должны быть отнесены лишь те нормативно-правовые акты, которые были утверждены монархом после их рассмотрения Государственным советом, акты же, утвержденные монархом единолично, должны были именоваться указами.

Как уже отмечалось выше, Основные государственные законы в редакции 1906 года содержали немало норм, посвященных законности, и в них отсутствовала норма о том, что монарху принадлежит неограниченная власть. Согласно ст. 84 СОГЗ, Империя Российская управляется «на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Император, в порядке верховного управления, имел право издавать, в соответствии с законами , «указы для устройства и приведения в действие различных частей государственного управления, а равно повеления , необходимые для исполнения законов» (ст. 11 СОГЗ).

В соответствии со ст. 24 СОГЗ, устанавливающей необходимость контрасигнации актов монарха, издаваемых в порядке верховного управления, Акт был скреплен подписью министра императорского двора В.Б.Фредерикса. Значение контрасигнации в СОГЗ определено не было. В литературе того времени отмечалось: подписывая акты, министр удостоверяет «их подлинность и их формальную закономерность, т.е. ручается за то, что этот акт есть, действительно, акт монарха и что он состоялся при соблюдении требуемых законом форм» . Наличие контрасигнации подтверждает, что документ относится к подзаконным актам, а его содержание явно свидетельствует, что касается он вопросов «устройства и приведения в действие различных частей государственного управления». То есть с формальной точки зрения Акт об отречении может быть отнесен к указам.

Как уже говорилось в 1-й части настоящей статьи, Акт об отречении в соответствии с требованиями ст. 24 СОГЗ был обнародован (то есть опубликован) Правительствующим Сенатом в официальном источнике опубликования нормативно-правовых актов в Российской Империи .

Следует отметить, что по некоторым вопросам императором могли быть изданы манифесты . До реформы 1905–1906 гг. манифест относился к разновидности законодательных актов, исходящих исключительно от императора (то есть не согласовывавшихся с Государственным Советом) и издаваемых по особо торжественным или чрезвычайным случаям. Согласно Основным государственным законам, манифестами возвещались: а) восшествие императора на престол (ст. 54, 55 СОГЗ); б) рождение и кончина великих князей и великих княжен (ст. 139 СОГЗ); в) вступление в брак великих князей и великих княжен (ст. 187 СОГЗ). На практике и после 1906 года в форме манифестов возвещались и иные события. Так, в форме манифеста был принят акт о роспуске Государственной Думы 3 июня 1907 г. , манифестом было возвещено о вступлении России в войну 20 июля 1914 года . К манифесту, как и к закону, предъявлялось следующее формальное требование – наличие на документе Большой Государственной печати (§14 Приложения I к ОГЗ).

В ряде изданий марта 1917 года Акт был опубликован как «Манифест об отречении государя императора Николая II и о сложении с себя верховной власти». Но, так как в официальной публикации (Собрание узаконений…) слово «Манифест» не употребляется, на документе отсутствует Большая государственная печать, а термин «Указ», насколько нам известно, применительно к данному документу не использовался, мы будем именовать его «Актом об отречении».

Таким образом, Акт об отречении относился к одной из разновидностей документов, издаваемых императором в порядке верховного управления (а именно, к указам) и по формальным признакам соответствовал требованиям действовавшего законодательства (скреплен контрасигнатурой и обнародован Правительствующим Сенатом).

3.4. Анализ содержания Акта об отречении

3.4.1. Общие замечания о содержании Акта об отречении

Акт Николая II об отречении от Престола содержал четыре юридически значимых положения, которые мы будем анализировать последовательно, так, как они расположены в документе.

В первую очередь об отречении императора Николая II Александровича от Престола . «…почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть» .

Во вторую очередь Акт об отречении содержит положение об устранении наследника Алексея от вступления на Престол . «Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше…» Это не отречение от Престола за Алексея, это не отречение от прав на Престол за Алексея и это не лишение Алексея престола. Мы используем условный термин «устранение», дабы подчеркнуть, что Алексей не терял прав на Престол и не лишался его, он просто-напросто не получал Престол по данному Акту.

В третью очередь Акт содержит положение о передаче Престола Великому Князю Михаилу Александровичу. «Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского».

В четвертую очередь Акт содержит положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам (то есть, по сути, положения об установлении в России полноценной конституционной монархии). «Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу».

Анализируя каждое из положений Акта об отречении, мы попытаемся дать ответ на вопрос о том, соответствовало ли данное положение действовавшему по состоянию на 2 марта 1917 года законодательству Российской империи, и на вопрос о том, подлежало ли применению данное положение Акта об отречении .

3.4.2. Положение об отречении Николая II от Престола за себя

Вопрос о соответствии отречения императора Николая II за себя законодательству Российской Империи является крайне сложным. Вызвана эта сложность, как минимум, двумя причинами: отсутствием в законодательстве норм об отречении от престола царствующего императора и отнесением императора к священному чину особого рода.

Для ответа на вопрос, было ли СОГЗ предусмотрено право царствующего императора на отречение от престола, обратимся непосредственно к тексту закона и истолкуем его в соответствии с общепринятыми способами толкования права.

По буквальному толкованию , СОГЗ не знает института отречения царствующего императора от престола. СОГЗ предусматривает возможность отречения от престола лишь лица, «имеющего на оный право» (ст. 37 СОГЗ). Лицо, имеющее право на престол , и царствующий император – это разные лица, объем одного понятия не пересекается с объемом другого понятия. Понимать под лицом, имеющим право на престол , в том числе царствующего императора , как это делает Н.Коркунов , так же некорректно, как, например, под лицом, имеющим право на наследство, понимать собственника имущества. СОГЗ ни в одном месте не называет государя иначе как термином «император» или производным от него. Если бы законодатель имел в виду предоставление императору права на отречение от престола, то сложно ответить на вопрос, почему он не сделал это очевидным образом, например, указав на отречение императора как на основание для вступления наследника на престол . Надо также отметить, что, по общему правилу, императивные нормы не подлежат расширительному толкованию и свобода действия обязанного лица ими не предполагается (принцип «все, что прямо не разрешено законом, то запрещено»).

Систематическое толкование также подтверждает вывод об отсутствии в СОГЗ норм об отречении императора от престола. Правила об отречении «лица, имеющего право на Престол», помещены в гл. 2 СОГЗ («О порядке наследия Престола»), посвященную вопросам занятия престола, и не затрагивающую вопросы прав, принадлежащих императору. При этомправила об отречении царствующего императора от престола отсутствуют в главе СОГЗ («О существе Верховной Самодержавной Власти»), регулирующей вопросы правового статуса императора. Отречение императора от престола в гл. 4 («О вступлении на Престол и присяге подданства») не указано в качестве юридического факта, являющегося основанием для вступления на престол наследника; основание для вступления на престол наследника одно – это кончина императора.

С позиций доктринального толкования , науки государственного права, которая обосновывала божественную установленность императорской власти, подчиненность ее воле Бога (а не воле народа, отдельных лиц или самого монарха) отречение также выглядит невозможным.

Видный дореволюционный историк российского права М.Ф. Владимирский-Буданов писал: «Из сущности теократического начала [верховной власти] не вытекают такие права (т.е. права на отказ от власти. – М.М. ): власть есть обязанность, возлагаемая Богом на его носителя; он не может уклониться от ее тяготы, как бы неподсильна она ни казалась. В смысле обязанности власть понята северорусскими государями весьма рано. Когда в 1319 году бояре убеждали вел[икого] князя Михаила Ярославича не ездить в Орду из самосохранения, то он отвечал: «Аще аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан избиени будут: аще ли после того умрети же ми есмь, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многия души»» .

Известный русский правовед И. Ильин в своих рассуждениях относительно обязанностей верховной власти шел еще дальше. «Быть членом Династии значит иметь не только субъективное право на Трон (в законном порядке), а священную обязанность спасать и вести свой народ и для этого приводить его к чувству ответственности… Династическое звание есть призвание к власти и обязательство служить властью. Одна из аксиом правосознания состоит вообще в том, что от публично-правовых обязанностей одностороннее отречение самого обязанного невозможно: именно эта аксиома и признана в российских Основных Законах» .

Н. Корево связывал невозможность отречения императора с осуществленными над ним религиозными процедурами: «с религиозной же точки зрения отречение монарха Помазанника Божия является противоречащим акту священного его коронования и миропомазания» .

М.В. Зызыкин, разделявший такие же представления, связывал невозможность отречения императора от престола с фактом принадлежности императора к священному сану. «О нем [об отречении] ничего не говорят Основные Законы и не могут говорить, ибо, раз сами Основные Законы исходят из понимания императорской власти, как священного сана, то государственный закон и не может говорить об оставлении сана, даваемого Церковью. Как для снятия присяги, для оставления монашества, так и для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти… Когда император Николай I вступил на Престол, то он заявил, что «то, что дано мне Богом, не может быть отнято людьми», и с опасностью для жизни 14 декабря 1825 г. личным примером отваги спас Царский трон от заговорщиков» .

Соглашаясь с М.В.Зызыкиным в части связанности императорской власти нормами церковного права, мы не можем согласиться с исследователем в том, что «для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти». Из этой мысли следует, что власть императора частично находилась в подчинении власти церкви, чего в Российской Империи никогда не было практически и никогда не признавалось теоретически. Далее, верховная власть в Православной Российской Церкви принадлежала самому императору и в вопросах управления Церковью осуществлялась через Священный Синод (ст. 64, 65 СОГЗ). Наконец, случаев санкционирования «высшей иерархической властью» отречения монарха от престола в российской истории не было .

Обратимся к историческому толкованию . Как отмечалось выше, нормы гл. 2 СОГЗ в основной своей массе инкорпорированы из Указа императора Павла I от 5 апреля 1797 года. «Забыл» ли Павел включить норму об отречении императора от престола в текст своего Указа или он не включил ее сознательно? Представляется, что версию «забывчивости» императора стоить отвергнуть как невозможную.

• Во-первых, вопросы престолонаследия были для Павла Петровича крайне важными и даже болезненными; правила престолонаследия были разработаны им за 8 лет до вступления на престол.
• Во-вторых, введенная Павлом I система не предусматривала какое-либо волеизъявление императора в вопросах престолонаследия: все вопросы были заранее решены законом, исполнение которого гарантировалось священными присягами императора.
• В-третьих, обстоятельства гибели самого императора Павла I, по мнению некоторых исследователей, в частности М.В.Зызыкина , свидетельствуют о том, что Павел I категорически отрицал возможность отречения императора от престола и предпочел смерть такому отречению .

Вопросы отречения лица, имеющего право на престол , урегулированы ст. 37 и 38 СОГЗ. Мы уже отмечали, что по правилам буквального толкования данные нормы не могут быть применены к случаям отречения царствующего императора от престола. История возникновения данных норм также подтверждает этот вывод. Правила ст. 37 СОГЗ были инкорпорированы в Свод Законов Российской Империи в 1832 году из Манифеста императора Николая I о вступлении на престол от 12 декабря 1825 года, приложением к которому являлся Манифест императора Александра I от 16 августа 1823 года об утверждении отречения Великого Князя Константина Павловича.

Так как у императора Александра I Павловича не было детей, в соответствии с Указом Павла I наследником престола являлся брат Александра I Великий Князь Константин Павлович. Однако он не изъявлял желания наследовать российский престол, в 1820 году развелся с Великой Княгиней Анной Федоровной, женился морганатическим браком на Жанетте Грудзинской и практически безвыездно жил в Варшаве в титуле цесаревича. В силу манифеста Александра I от 20 марта 1820 г. дети Константина от брака с Грудзинской лишались прав наследования. Уже в 1822 году вопрос об отказе Константина от прав на престол был фактически решен в его переписке с императором. Однако формально отказ был узаконен только в Манифесте от 16 августа 1823 г., подтверждавшем отречение Константина и провозглашавшем Николая Павловича наследником Престола. Манифест был подписан Александром I, но не был обнародован .

Манифест был вскрыт через несколько дней после внезапной кончины Александра I и, несмотря на ясно выраженную в нем волю покойного императора, не был исполнен. Первым на верность Константину как новому императору присягнул Николай Павлович. Правительствующий Сенат, руководствуясь Указом Павла I о престолонаследии, провозгласил императором Константина, также присягнул ему и разослал текст присяги по всей стране. Потребовалось три письма от Константина, в которых он подтверждал свое отречение (от 26 ноября, от 3 и 8 декабря 1825 г.), прежде чем Николай Павлович принял решение вступить на престол и подписал соответствующий Манифест от 12 декабря 1825 года. Царствование Константина, отмененное «задним» числом, продолжалось чуть более 2-х недель.

Эта ситуация, послужившая формальным поводом для восстания 14 декабря 1825 г., была вызвана, во-первых, отсутствием в законодательстве правил об отречении законного наследника от престола; во-вторых, позицией императора Александра I, который, приняв отречение Константина, сохранил свое волеизъявление в тайне. Во избежание повторения подобных ситуаций, Николай I и предусмотрел на будущее правила о порядке и условиях отречения от престола «лица, имеющего право на оный», которые составили потом ст. 37 и 38 СОГЗ.

Как видим, и с позиции исторического толкования содержавшиеся в СОГЗ правила об отречении от престола не могли быть применены к отречению царствовавшего императора. Российский закон полностью умалчивал об отречении царствовавшего императора от престола . Переход власти к наследнику престола осуществлялся исключительно в случае кончины императора, а регент (Правитель государства в терминологии СОГЗ) назначался только в случае несовершеннолетия императора.

Таким образом, с правовой точки зрения ситуация отречения Николая II от престола частично напоминает ситуацию отречения Константина Павловича от прав на престол. Константин, как и Николай II, действовал в отсутствие соответствующих норм законодательства. Ситуация Константина объективным образом привела к тому, что его отречение было принято фактически и было обращено в закон. Иное означало бы принуждение конкретного лица (Великого Князя Константина Павловича) к занятию должности и к осуществлению деятельности, ни занимать, ни осуществлять которые он не хотел. Мало того, что невозможно помыслить практические механизмы такого принуждения, очевидно, что принужденное лицо вряд ли будет способно добросовестно и эффективно исполнять свои обязанности.

Представляется, что эти же самые доводы имеют силу и при рассмотрении вопроса об отречении от престола царствующего императора. Если император не желает занимать престол, подписывает соответствующий акт, фактически осуществляет действия, которые подтверждают это желание, и не совершает действия, которые шли бы в разрез с этим желанием, то как возможно принудить императора к продолжению царствования и насколько такое принуждение будет целесообразно? Именно с этой, сугубо практической, точки зрения отречение лица, имеющего право на престол, и отречение царствующего императора ничем не отличаются .

Как мы видим, законодательство Российской Империи не предусматривало ни возможности отречения императора от престола, ни порядка такого отречения, ни его последствий . Налицо явный пробел права, который мог быть восполнен путем внесения соответствующих изменений в законодательство, а именно: в Основные Государственные Законы . Из толкования норм российского законодательства следует, что отречение императора от престола было скорее действием запрещенным, нежели разрешенным. Однако в силу того, что обеспечить в реальной действительности действие запрета на отречение от престола невозможно, такой запрет не обладает свойством исполнимости и, следовательно, не может быть признан правовым . Значит, надо признать, что ситуация отречения императора от престола допустима и при ее возникновении допустимо преодоление пробела в праве путем применения аналогии. Отречение императора от престола должно быть принято, как должно было быть принято и отречение от престола лица, имеющего право на него. И в части применения правил о престолонаследии отречение императора от престола должно влечь последствия, аналогичные тем, которые наступали бы в случае кончины императора.

Совершенно иной вопрос заключается в том, какие последствия влечет отречение от престола для отрекшегося императора.

• Он не мог утратить свою принадлежность к императорской фамилии, так как такая принадлежность была основана на кровном родстве и не могла быть прекращена в результате изменения лицом социального или иного статуса (ст. 126 СОГЗ).
• Он утрачивал неприкосновенность и, соответственно, с момента отречения мог подлежать юридической ответственности, в том числе и за деяния, совершенные им в статусе императора, при условии, что такие деяния на момент их совершения влекли юридическую ответственность и ответственность эта не была отменена позднее.
• Он допускал добровольное оставление священного сана .
• Он отказывался от тех священных даров Святого Духа, которые по религиозным воззрениям изливались на него во время совершения таинства миропомазания . Однако последствия такого отказа опять же не были предусмотрены законодательством, и относились они исключительно к религиозной совести Николая.

Таким образом, мы можем сделать вывод, что, хотя Акт об отречении в части отречения Николая II за самого себя являлся незаконным, он в этой части подлежал применению и порождал правовые последствия в виде прекращения у Николая Александровича Романова статуса императора.

3.4.3. Положение об устранении наследника Алексея от вступления на престол

В исторической литературе и в массовом сознании весьма распространена точка зрения, что Николай II отрекся от престола не только за самого себя, но и за своего сына Алексея . Однако текст Акта Николая II об отречении от престола не позволяет заключить, что отречение Николая II за Алексея имело место. В Акте сказано лишь о передаче престола Михаилу Александровичу и приведен мотив такого решения – «не желая расстаться с любимым сыном Нашим». Таким образом, по тексту Акта император Николай II, руководствуясь личными мотивами, передавал престол не лицу, которое в силу Основных Государственных Законов должно было стать новым императором, а иному лицу . То есть император Николай II нарушал установленный в Российской Империи порядок наследования императорского престола.

Мы уже отмечали, что последствия отречения императора от престола в части правил престолонаследия должны быть такими же, как и при кончине императора. Иное означало бы, что отречение императора не влечет правовых последствий и что он должен быть принужден к исполнению императорских обязанностей, что противоречит очевидному принципу исполнимости правовых предписаний. Российское законодательство о престолонаследии исходило из постулата о непрерывности императорской власти – согласно ст. 53 СОГЗ вступление на престол нового императора считалось со дня кончины его предшественника. Согласно этой же статье, наследник императора вступал на престол «силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право».

Согласно ст. 28 СОГЗ «наследие Престола принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего императора», то есть в рассматриваемой ситуации – Алексею. Поэтому вне зависимости от воли Николая II, выраженной им в Акте об отречении от престола – в нарушение трех присяг и Основных Государственных Законов Российской Империи, – со 2 марта 1917 г. российский императорский престол в силу закона переходил к цесаревичу Алексею Николаевичу. Акт императора Николая II в части устранения Алексея от вступления на престол не имел никакой силы как акт незаконный .

В силу того, что на 2 марта 1917 г. Алексею было неполных 13 лет, а совершеннолетие императора наступало по достижении 16-летия (ст. 40 СОГЗ), самостоятельно осуществлять Верховную Самодержавную Власть Алексей не мог. Ему должны были быть учреждены правительство и опека (ст. 41 СОГЗ), которые, естественно, учреждены не были. Правительство и опека должны были быть учреждены или в одном лице совокупно, или же раздельно, так, что одному поручалось правительство, а другому опека (ст. 42 СОГЗ). Правитель до совершеннолетия императора должен был править не единолично, а в единении с Советом: «Правителю государства полагается Совет Правительства; и как Правитель без Совета, так и Совет без Правителя существовать не могут» (ст. 47 СОГЗ). Совет состоял из шести лиц из первых двух классов по Табели о рангах, назначаемых правителем (ст. 48 СОГЗ). Совет обладал всеми полномочиями императора, кроме вопроса опеки над несовершеннолетним императором (ст. 50 СОГЗ).

Ст. 43 СОГЗ устанавливала, что назначение правителя и опекуна, как в одном лице совокупно, так и в двух лицах раздельно, зависит от воли и усмотрения царствующего императора, которому, «для лучшей безопасности, следует учинить выбор сей на случай Его кончины». Таким образом, законодательство предусматривало полную свободу императора в определении фигуры правителя и опекуна.

1 августа 1904 г. император Николай II определил правителем государства на случай своей кончины до достижения наследником престола цесаревичем Алексеем Николаевичем совершеннолетия своего брата Великого Князя Михаила Александровича. Михаил Александрович до рождения цесаревича Алексея являлся наследником престола и вновь бы стал таковым в случае смерти Алексея.

Однако Михаил Александрович 17 октября 1912 г. вступил в морганатический брак с Натальей Сергеевной Шереметьевской (по второму мужу – Вулферт) . Реакция Николая II последовала быстро. 15 декабря 1912 г. Высочайшим указом над личностью, имуществом и делами Великого Князя Михаила Александровича была учреждена опека. А 30 декабря 1912 г. был подписан Манифест, согласно которому Михаил Александрович лишался статуса правителя государства на случай кончины императора Николая II до достижения наследником престола цесаревичем Алексеем совершеннолетия . Новый правитель государства определен Николаем II не был.

После начала войны отношения императора со своим братом наладились. 23 августа 1914 г. Михаил Александрович возглавил Кавказскую туземную конную дивизию (т.н. «Дикую дивизию») и оставался ее командиром до 20 февраля 1916 года. В марте 1915 г. император дал согласие на брак Михаила с Натальей Шереметьевской и предоставил ей и ее сыну от Михаила Георгию титул графини и графа Брасовых. 29 сентября 1915 г. была снята опека над личностью, имуществом и делами Михаила Александровича, однако в правах правителя государства он восстановлен не был .

Так как по состоянию на 2 марта 1917 г. правитель государства определен императором не был, то подлежали применению ст. 44–45 СОГЗ . Согласно ст. 44, если при жизни императора не был назначен ни правитель, ни опекун, «то, по кончине Его, правительство государства и опека над лицом императора в малолетстве принадлежит отцу и матери». По этой статье получалось, что правителем государства при отречении Николая II и при вступлении на престол Алексея должен был быть сам Николай. Это очевидно противоречило выраженной Николаем воле и делало Акт об отречении, по сути, бессмысленным документом. С другой стороны, препятствий для установления над цесаревичем опеки, по ст. 44 СОГЗ, в пользу Николая или Александры Федоровны, очевидно, не было, так как опека не предоставляла опекуну полномочий по управлению государством. Если Николай не мог быть правителем, то должна была быть применена ст. 45 СОГЗ. А именно: «когда нет отца и матери, то правительство и опека принадлежат ближнему к наследию престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнего императора». По этой статье, как видим, при отсутствии отца правительство переходило к тому совершеннолетнему наследнику, который бы наследовал после Алексея. Это – Великий Князь Михаил Александрович. Но он, как мы помним, был лишен статуса правителя государства.

Возникает полный правовой хаос.

• В первую очередь правитель должен быть назначен императором, но император отменил ранее назначенного им правителя и не назначил нового.
• Во вторую очередь правителем должен стать отрекшийся император, но он сложил с себя Верховную власть и не выразил желания получить иную.
• В третью очередь правителем должен был стать следующий совершеннолетний наследник, но как раз этот наследник был лишен императором статуса правителя.

Кто в этой ситуации правитель? Михаил, так как ему передан престол и он является следующим за Алексеем наследником? Николай, с полномочиями, ограниченными Советом? Или наследник, следующий за Михаилом? И кто именно должен был определять, кто является правителем государства? Однозначного ответа на данные вопросы с правовой точки зрения быть не может.

Таким образом, можно сделать вывод, что в части устранения наследника Алексея от вступления на престол Акт об отречении был незаконным и не подлежал применению . Согласно ст. 53 СОГЗ цесаревич Алексей вступал на престол автоматически, в силу предписаний закона. При этом оставался нерешенным вопрос, кто будет осуществлять до совершеннолетия императора Верховную Самодержавную Власть, так как правитель отрекшимся императором назначен не был, а определить фигуру правителя по закону было крайне затруднительно.

3.4.4. Положение о передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу

В части передачи прав на престол Великому Князю Михаилу Александровичу Акт об отречении является незаконным и не подлежащим применению по причинам, подробно изложенным выше. Император не вправе был назначать наследника престола иного, кроме того наследника, который следовал по закону, и любые постановления императора подобного содержания не имели юридической силы.

Принятие Великим Князем Михаилом Александровичем престола на основании Акта Николая II об отречении от престола было бы узурпацией власти. Обратимся еще раз к ситуации ноября–декабря 1825 г., когда после внезапной кончины Александра I Павловича был вскрыт его Манифест от 16 августа 1823 г., утверждавший отречение Великого Князя Константина Павловича от прав на престол и провозглашавший наследником Николая Павловича. Будущий император Николай I не принял во внимание этот Манифест и первым принес присягу новому императору Константину. Потребовалось три (!) письма с подтверждением этого отречения, прежде чем Николай I принял Престол . По мнению историка Л.Выскочкова, Николай Павлович опасался обвинений в узурпации престола, так как действовал в ситуации, которая не была урегулирована Указом Павла Iо престолонаследии, и потому желал обеспечить максимальную юридическую чистоту приобретения власти. Михаил Александрович же оказался в ситуации, которая прямо противоречила Основным Государственным Законам, и вступление его на престол 2 марта 1917 года ни при каких обстоятельствах не могло было быть признанно законным.

3.4.5. Положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам

Заключительным юридическим положением Акта об отречении была «заповедь» о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам.

Согласно Своду Основных Государственных Законов, в «единении» с представителями народа (Государственной Думой и Государственным Советом) император осуществлял только законодательную власть (ст. 7). Власть управления (ст. 10, 11), власть внешних сношений (ст. 12, 13), власть военная (ст. 14, 15) и власть судебная (ст. 22, 23) принадлежали исключительно императору и представители народа по законодательству Российской империи в ее осуществлении не участвовали. Более того, императору принадлежала Верховная Самодержавная Власть, исходящая от Бога, а не от народа (ст. 4).

Данные положения являлись составной частью Основных Государственных Законов, которые могли меняться только по почину императора (ст. 8 СОГЗ) и только в форме закона, одобренного Государственной Думой и Государственным Советом и утвержденного императором (ст. 86–87 СОГЗ). «Заповедь» Николая II предусматривала, что:

• новые начала управления государством должны быть установлены не императором, как того требовал закон, а законодательными учреждениями;
• новые начала управления государством должны предусматривать ограничение власти императора представителями народа не только в законодательной сфере, но и во всех областях правления государством;
• свобода установления новых государственных начал законодательными учреждениями ограничена единственно требованием о сохранении в России монархического строя, без определения каких-либо конкретных полномочий монарха.

Очевидно, что данная «заповедь» (обращенная к тому же к незаконному наследнику престола) никакого правового значения не имела. Содержащиеся в ней положения юридически могли быть соблюдены лишь при согласии на то нового императора путем внесения им соответствующего законопроекта в Государственную Думу, одобрения законопроекта Государственной Думой и Государственным советом и утверждения императором соответствующего закона. Новый император в зависимости от политической ситуации мог воспринять эту «заповедь», а мог и проигнорировать ее. Однако ее вполне можно рассматривать как некое «политическое завещание» императора Николая II, признавшего в последний день своего царствования, что объем власти императора должен определяться не божественными установлениями, а народным волеизъявлением.

Итак, как видим, Акт об отречении Николая II от престола представляет собой крайне несовершенный в юридическом отношении документ. При этом если частично его несовершенство может быть объяснено объективными причинами , то в другой его части (в части определения наследника престола) несовершенство Акта вызвано чисто субъективными причинами. Император не мог не знать, что:

• его законным и единственным наследником является сын Алексей,
• он не вправе устранять Алексея от вступления на престол,
• он должен был, во избежание недоразумений, назначить при своем отречении правителя государства.

Конечно, император не был юристом и не был обязан разбираться в тонкостях государственного права, но все то, что он должен был знать, заключалось в той присяге, которую он трижды приносил перед Богом. Все то, что он должен был знать, составляло краеугольные камни порядка престолонаследия в империи, которой он управлял более 20 лет.

Как следует из текста Акта, мотивом Николая II в передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу, минуя Алексея, было желание не расставаться с сыном. Мотив легко объясним и понятен, пожалуй, каждому человеку. В такой ситуации наиболее законным выходом было бы подписание Акта об отречении от престола с назначением правителем государства Великого Князя Михаила Александровича и с сохранением за собой прав опеки или с их передачей матери Алексея Александре Федоровне. Похожий вариант (но без указания в нем о правах опекунства) обсуждался изначально, в первой половине дня 2 марта 1917 года, но не был принят императором. Именно такой Акт оставлял бы возможность сохранения в России монархической формы правления, хотя и с преобразованием ее в полноценную конституционную монархию.

Однако Николай II пошел на нарушение российского закона и своих присяг. Николай подписал Акт, который последствием своим мог иметь либо прекращение монархии в России, либо будущую междоусобицу в стране. Подписанием Акта Николай поставил своего брата перед невозможным выбором – либо принять престол и тем самым совершить узурпацию власти и клятвопреступление, либо отказаться от престола, соблюсти закон и присягу, но тем самым фактически похоронить монархию. Ведь если предположить ситуацию, при которой Михаил принял бы престол и стал императором, что помешало бы цесаревичу Алексею (а юридически – императору Алексею II Николаевичу) по достижении им 16 лет заявить свои права на престол, объявить недействительными все постановления Михаила Александровича за предшествующие три года и, более того, даже подвергнуть его уголовному преследованию? Решительно ничего. В случае сохранения в России императорской власти и перехода к конституционной монархии при императорстве Михаила Акт стал бы основой для новых потрясений в ближайшем будущем. Сомнительно, что Николай не понимал этого, как сомнительно, что он не мог не понимать и того, что находящийся в неизвестности относительно своего нового статуса Михаил волен принять какое угодно решение.

4. Акт Михаила Александровича об отказе от престола

4.1. Возможные варианты содержания Акта Великого Князя Михаила Александровича

Как было показано выше, с правовой точки зрения Великий Князь Михаил Александрович оказался перед тяжелейшим выбором. У него имелись следующие варианты.

Вариант первый – принять престол . Это означало незаконный захват престола и отсутствие формальной легитимации власти. В любой момент любая политическая сила – от крайне левых до крайне правых – могла выступить против Михаила, мотивируя свое выступление тем, что они выступают против узурпатора. Против Михаила мог оказаться и его племянник Алексей Николаевич или лицо, его представляющее (например, его мать Александра Федоровна). Принятие престола означало также нарушение Михаилом присяги в соблюдении правил о престолонаследии, которую он, как и каждый член Императорского Дома, приносил по достижении 16-летнего возраста. Таким образом, данный вариант с правовой точки зрения был для Михаила неприемлемым.

Вариант второй – отречься от престола или от прав на престол . Отречься от престола Михаил не мог, так как он не являлся императором. Но он мог отречься от прав на престол в порядке ст. 37 СОГЗ, так как принадлежал к категории лиц, имеющих «право на оный». Однако в силу ст. 38 СОГЗ акт отречения должен был быть утвержден императором и без такого утверждения не имел силы. Кто должен был утвердить такой акт? Императором по закону являлся Алексей, но сам он осуществлять Верховную Самодержавную Власть не мог, за него это должен был сделать правитель. А на непреодолимые сложности с определением фигуры правителя (должен был им являться Николай, Михаил или лицо, следующее в порядке наследования за Михаилом) мы уже указывали выше. Таким образом, этот вариант был неприемлем в силу его незаконности (в части отречения от престола) и в силу правовой неосуществимости (в части отречения от прав на престол).

Вариант третий – в противовес Акту Николая провозгласить Алексея императором, а самого себя – правителем государства . С правовой точки зрения данный вариант являлся наиболее предпочтительным, так как против него можно было выдвинуть лишь то возражение, что ранее Михаил Александрович был лишен статуса правителя. Но, как мы видели выше, этот аргумент был далеко не безупречным, и в целом формальная легитимность власти Михаила Александровича в качестве правителя могла бы быть достигнута. Представляется, что данный вариант был отвергнут (если вообще рассматривался), поскольку, избрав его, Михаил должен был пойти против воли вчера еще царствовавшего императора и против мнения членов Временного Комитета Государственной Думы, не имея при этом в условиях революционного города серьезной военной и политической поддержки сторонников монархии, согласных с таким законным, но политически отнюдь не однозначным решением Михаила.

Наконец, вариант четвертый – отказаться от престола, применив не используемую в действующем законодательстве формулу и выведя соответствующий акт из правового поля . Действительно, Великий Князь Михаил Александрович 3 марта 1917 г. находился в таком правовом положении, что он мог претендовать лишь на статус правителя государства. Фактически отказавшись от такого статуса, он оставался лишь великим князем, то есть всего лишь одним из членов Императорского Дома. Как член Императорского Дома он, безусловно, мог делать политические заявления, но с учетом положений ст. 220 СОГЗ о необходимости проявления к императору «совершенного почтения, повиновения, послушания и подданства». 3 марта 1917 года Николай Романов уже не был императором, и повиноваться его воле Михаил ни в чем обязан не был.

Очень точную правовую оценку сложившейся ситуации дал один из составителей Акта Михаила об отказе от престола В.Д. Набоков (отец будущего писателя). «Наши Основные законы не предусматривали возможности отречения Царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся Престолонаследия в этом случае. Но, разумеется, никакие законы не могут устранить или лишить значения самый факт отречения, или помешать ему. Это есть именно факт, с которым должны быть связаны известные юридические последствия… И так как, при таком молчании Основных законов, отречение имеет то же самое значение, как смерть, то очевидно, что и последствия его должны быть те же, т.е. – Престол переходит к законному Наследнику. Отрекаться можно только за самого себя. Лишать Престола то лицо, которое по закону имеет на него право, – будь то лицо совершеннолетний или несовершеннолетний, – отрекающийся император не имеет права. Престол Российский – не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу… Поэтому передача Престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридического титула для Михаила она не создавала. Единственный законный исход заключался бы в том, чтобы последовать тому же порядку, какой имел бы место, если бы умер Николай II. Наследник сделался бы императором, а Михаил – регентом… Несомненно, что Николай II сам… сделал наибольшее для того, чтобы затруднить и запутать создавшееся положение… Принятие Михаилом Престола было бы, таким образом, как выражаются юристы, ab initio vitiosum, с самого начала порочным» .

Положение усугублялось еще и тем, что Михаил не был предупрежден братом о принятом им решении. Михаил мог предполагать, что он станет правителем до совершеннолетия Алексея и, возможно, внутренне даже готовился к этому, но он не мог предполагать, что Николай назначит его императором. Об этом, в частности, свидетельствует любопытный документ – телеграмма, направленная Николаем Романовым Великому Князю Михаилу Александровичу 3 марта 1917 г. Вот ее полный текст: «Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники» .

4.2. Анализ содержания Акта об отказе от престола

Продолжая юридически оставаться Великим Князем, Михаил Александрович мог лишь выразить свое мнение относительно поступившего от Николая II назначения, а также создавшейся в государстве ситуации. Безусловно, его мнение обладало в те дни немалым авторитетом, ведь именно его назвал новым императором отрекшийся Николай. Следовательно, в представлении значительного числа населения, не разбиравшегося в тонкостях престолонаследия, именно Михаил Александрович был 3 марта 1917 г. олицетворением Верховной власти. Однако рассматривать Акт Михаила как документ, имеющий какое-либо юридическое значение, крайне сложно по той простой причине, что исходит он от лица, которое в день его подписания не имело никакого права издавать документы, касающиеся престолонаследия и формы правления в Российской Империи. Проще говоря, Акт Михаила об отказе от престола не имеет юридической силы, так как исходит он не от управомоченного лица. Он содержит лишь мнение члена Императорского Дома, оказавшее немалое влияние на дальнейшее развитие событий в России.

Юридическое значение этого документа мы видим в том, что он показывает отношение одного из виднейших представителей Царствующего Дома Романовых к сложившейся в государстве в тот момент ситуации. Михаил объясняет причины своего поступка, хотя, с формальной стороны, он мог бы этого и не делать. Михаил Александрович отказывается от престола не потому, что престол ему не принадлежит в силу правил о престолонаследии, и не вдается в вопросы законности или незаконности Акта об отречении. Михаил Александрович отказывается от престола потому, что на вступление его на престол нет соответствующего народного волеизъявления , потому, что для его принятия ему необходима «воля великого народа нашего» . Михаилу явно недостаточно воли предыдущего монарха для принятия верховной власти. Однако он не говорит, что не будет принимать престол, пока имеется законный наследник Цесаревич Алексей. Он, напротив, готов нарушить действующий закон и выражает свое согласие на занятие престола при наличии соответствующего народного волеизъявления. То есть Михаил, так же как и Николай, объявляет себя не связанным действующими законами и присягой о соблюдении порядка престолонаследия , он согласен стать императором на иных началах власти, нежели все предыдущие российские монархи .

Михаил констатирует, что законы Российской Империи в части представлений о Верховной Самодержавной Власти, о порядке престолонаследия и т.п., – то есть все то, что составляет образ правления , – уже фактически не действуют, и соглашается с этим недействием. Михаил признает приоритет воли народа над божественным правом, признает, что если народ пожелает, чтобы в России была монархия, то Михаил Александрович «воспринет верховную власть». До этого момента Михаил просит (не повелевает!) «всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотой власти» . Примечательно, что исключительно силой своего авторитета Михаил Александрович не только наделяет Временное Правительство всею полнотой власти (каковой после реформы 1905–1906 годов не было даже у императора), но и подтверждает, что на период властвования Временного Правительства Россия уже не является монархией, ибо подданные империи превратились в граждан Державы Российской.

Таким образом, Акт Михаила об отказе от престола основан на мысли, что власть Российского императора более не имеет своим источником Божий промысел, что власть эта исходит уже не от Бога. Божий помазанник, его брат Николай II, добровольно отказался от такой власти и нарушил установленный законом «по Божьей воле» порядок передачи престола. Не в силах Михаила Александровича – Великого Князя, не имеющего права на всероссийский престол, – восстановить нарушенную Николаем II божественную легитимацию императорской власти. В его власти лишь предпринять попытку основать императорскую власть на новом источнике легитимации – на воле народа, и подчиниться этому источнику. Но это уже совершенно иная императорская власть, не имеющая ничего общего с той Верховной Самодержавной Властью, «повиноваться которой сам Бог повелевает», которая так внезапно завершилась 2 марта 1917 года.

5. Заключение

Итак, Акт Николая II об отречении от престола составлен с существенными нарушениями действовавшего на тот момент в Российской Империи законодательства и с нарушением присяг о соблюдении порядка престолонаследия. Документ вызвал сложно разрешимые правовые трудности в вопросе определения наследника Российского Престола и тем самым фактически оставил империю без императора; создал юридические предпосылки для смены формы правления в России с монархической на республиканскую. После обнародования Акта об отречении практически было уже невозможно вернуться к той форме православной монархии, которая была закреплена в Основных Государственных Законах, ибо император сложил с себя власть, дарованную ему Богом, и фактически провозгласил себя не связанным законами о божественности императорской власти.

Акт Михаила об отказе от престола являлся, по сути, политической декларацией члена Императорского Дома, который по воле отрекшегося императора незаконно был назначен императором. Помимо отказа от престола, который он по закону не имел права занимать, Михаил высказал свои пожелания относительно республиканской формы правления в России (на период до принятия Учредительным Собранием окончательного решения) и свое согласие стать конституционным монархом в случае, если формой правления по воле народа будет выбрана монархия. Тем самым Великий Князь Михаил Александрович подтвердил следовавшую из Акта Николая II мысль, что самодержавная православная монархия в России прекратила свое существование.

© М.М. Монастырев. 2014

Охраняется законодательством о защите авторских прав.

Никакая часть этой статьи не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, а также запись в память ЭВМ для частного или публичного использования, без письменного разрешения владельца авторских прав.

Так, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Ляпидевский) в речи, произнесенной в день коронования императора Николая II 14 мая 1896 года, в частности, говорил: «…Предлежит Тебе восприять новых впечатлений этого таинства, то сему причина та, что как нет выше, так и нет труднее на земле Царской власти, нет бремени тяжелее Царского служения. Посему для понесения его Святая Церковь издревле признала необходимым средство чрезвычайное, таинственное, благодатное… Да излиется на Тебя ныне обилие даров благодатных и чрез помазание видимое да подастся Тебе невидимая сила свыше, действующая к возвышению Твоих царских доблестей, озараяющая Твою Самодержавную деятельность ко благу и счастью Твоих верных подданых» (Цит. по: Бабкин М. Указ. соч. С.128).

Так, подробный анализ законности отречения Николая II от Престола за своего сына Алексея содержится в статье В.Ж.Цветкова «Отречение Государя Императора Николая Второго» (URL: http://www.dk1868.ru/statii/Tstvetkov9.htm ). Встречается такая точка зрения и в юридических работах, например, в упомянутой книге М.Зызыкина.

По соображениям, допускающим отречение царствующего императора, Алексей мог самостоятельно отречься от престола по достижении им 16 лет, то есть в 1920 году.

Согласно ст. 183 СОГЗ, на брак члена Императорского Дома требовалось соизволение императора; и брак, совершенный без такого соизволения, не признавался законным. Николай II был категорически против брака Михаила с Натальей и не только не дал согласия на бракосочетание, но и взял с Михаила слово, что женитьбы не будет.

Правительственный вестник. 1913. №2. С.1.

См.: Зызыкин М. Указ. соч. С.80.

Можно, конечно, предположить, что, передавая престол Михаилу Александровичу, Николай II не был бы против назначения его правителем государства, однако император, даже помирившись с братом, по известным только ему причинам не отменил Манифест от 30 декабря 1912 года.

Подробнее см.: Выскочков Л. Николай I. М.: Молодая гвардия, 2003. С.80–90.

Имевшимися на тот момент пробелами российского законодательства в вопросах возможности, порядка и последствий отречения царствующего императора от престола.

А именно: с нарушениями статей 4, 8, 11, 28, 37, 38, 39, 41, 53, 84 Основных Государственных Законов Российской Империи.

По поводу отречения от Престола царствующего Императора принято выражать сомнения в самой его возможности - в виду того, что она не предусмотрена законом. Но до отречения Константина в законе не было ничего сказано об отказе от прав на Престол вообще. Дело здесь, видимо, в традиционном частно-правовом взгляде на вопрос отречения. То, что от владения наследством можно отказаться - это представлялось слишком естественным, чтобы оговаривать это специально.

Понятия, касающиеся отношения к Престолу, будучи пропущены сквозь частно-правовую атмосферу средневековья, настолько пропитались ее духом, что и в контексте развитого государственного права оставались зачастую каким-то нетронутым оазисом, заповедником частно-правовых реликтов, и это привычно воспринималось как норма. Это нашло отражение даже в терминологии. Отношение к Престолу определяется именно как право, а право и обязанность - это понятия диаметрально противоположные.

Но если посмотреть на соотношение прав и обязанностей с государственной точки зрения и вспомнить «монархическую установку права на основе обязанности», о которой писал Л.А.Тихомиров, то мы увидим, что право на Престол прямо вытекает из обязанности его занять.

Частно-правовое содержание имеет и само понятие «отречение». Этот термин определяет собой односторонний акт отказа от принадлежащего владения. Чтобы придать ему юридическую силу в публичном праве, его «обращают в закон», т.е. дополнительным актом сообщают ему публично-правовой статус.

Типичным проявлением частно-правового сознания была реакция Цесаревича Константина на принесенную ему присягу. Дескать, прежде чем присягать, нужно было спросить моего согласия. И возразить на это с точки зрения публичного права очень трудно. Заставить кого-то царствовать без согласия на это и в самом деле невозможно.

Публичное право вынуждено признать нежелание царствовать достаточной причиной для освобождения от такой обязанности и придать ему своими средствами юридическую силу. Так понятия, сформировавшиеся по сильным воздействием частно-правовых воззрений, осваиваются в контексте публичного права. Интересным примером этого как раз и могут служить ст. 37 и 38 наших законов. Нам неизвестно, затрагивался ли этот вопрос в законодательствах других монархий, но очевидно, что большинство из них оставляет его в первозданно-нетронутом виде.

В том, что возможность отречения изначально не была предусмотрена законом, кроме пережитков частно-правового сознания, можно найти и свою публично-правовую логику. Закон устанавливает обязанность, но не средство уклонения от нее. Он как бы ждет соответствующего казуса, чтобы на него отреагировать, но сам такой «негативной» ситуации заранее не моделирует.

Так и отречение Императора от Престола, если бы оно произошло в нормальных условиях, возможно, нашло бы затем отражение в законе. Но, скорее всего, было бы сочтено, что достаточно и тех статей, которые уже есть. Хотя речь в них идет об отречении не от Престола, а от прав на него, но ведь и занимают Престол тоже на основании имеющегося права. Тем самым понятие отречения от прав на Престол включает в себя и отречение от него самого, и второе вполне можно рассматривать как частный случай первого.

Отречение Императора Николая IIи в самом деле нельзя признать действительным. И причина этого в том, что оно не было обращено в закон. Регистрация и опубликование его «реформированным Сенатом» имеют отношение разве что к «Российской республике», но к законам Российской Империи - ни малейшего. В свете последних отречение Императора могло быть обращено в закон только верховной властью, а именно - лицом, следующим в очереди наследования, которое заняло бы освободившийся Престол - по прямой аналогии с отречением Цесаревича Константина.

Аналогия здесь, конечно, не полная. В одном случае отрекается царствующий монарх, в другом - лицо, которому непосредственно пришло право наследования, но ни в коем случае не «император Константин I». Но обратить в закон и то, и другое отречение можно только одним, совершенно идентичным образом - манифестом о восшествии на Престол лица, следующего в очереди наследования.

Может возникнуть вопрос: почему Государь, как обладатель верховной власти, не мог сам обратить в закон свою волю? Да потому, что здесь его воля вступила бы в противоречие с его обязанностью. Освободить самого себя от своей же обязанности, и при том посредством полномочий, которые вытекают из этой же обязанности - это было бы верхом юридического абсурда.

Царствующему Императору, как обладателю непосредственного права на Престол, при желании отречься от такового, приходится действовать на общих, так сказать, основаниях с потенциальными носителями этого права по предписаниям ст. 37 и 38, предоставляя обращение своей воли в закон своему преемнику. Этим обеспечивается одно из важнейших свойств верховной власти - ее непрерывность. Отречение Государя от Престола становится возможным только при наличии преемника.

Кроме того, так приобретает реальную силу условие-ограничение ст. 37 («когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола» ), которое в других случаях могло бы показаться юридической фикцией. Таким образом, при отсутствии преемника отречение Императора от Престола юридически состояться не может. То есть, если Государь отказывается царствовать, то принудить его к этому, конечно же, невозможно. Но в силу публично-правового принципа, царствование его будет продолжаться dejure до тех пор, пока его законный преемник не примет Престол и не обратит отречение своего предшественника в закон.

Как известно, Император Николай IIпередал Престол брату - Великому Князю Михаилу Александровичу. По этому поводу совершенно справедливо отмечают, что он не имел права обходить в очереди наследования своего сына. Михаил мог принять власть только в качестве правителя при несовершеннолетнем Императоре Алексее Николаевиче. Но для удобства рассуждений предположим, что следующим в очереди наследования после Государя был бы именно Михаил. Допустим такую юридическую фикцию, тем более, что ее единодушно допустили все участники тех событий.

Итак, Великий Князь Михаил Александрович Престола не принял, но и не отказался от него. Он согласился принять корону только при одном условии: «если такова будет воля народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые Основные Законы Государства Российского» . Из этого следует, что другими способами он принять Престол не соглашался. В том числе и по законам Российской Империи - «силою самого закона о наследии» .

Здесь уместно напомнить, что Учредительное собрание - ни что иное, как орган демократии, т.е. верховной власти народа. Его идея в том и состоит, что вся полнота власти принадлежит народу, который в лице своих представителей учреждает государственные органы и устанавливает законы. При самодержавной монархии все это делает сам обладатель верховной власти - монарх, а при самодержавии народном, демократии, народ выбирает для этой цели специальных представителей.

Мысль о том, что Учредительное собрание могло бы учредить самодержавную монархию, пренаивна. Это, пожалуй, единственное, чего оно не могло бы учредить, т.к. само является принадлежностью принципиально иного государственного строя, и может действовать только в его рамках. Кроме того, учреждать самодержавную монархию не было никакой необходимости. Она и так давным-давно была учреждена. Единственное, на что могла рассчитывать Династия при «новом строе», - это установление т.н. конституционной монархии, т.е. сохранение института монархии (должности монарха) в рамках парламентской демократии.

Составители текста, подписанного Великим Князем Михаилом Александровичем (В.Д.Набоков и барон Б.Э.Нольде), как о чем-то само собой разумеющемся упомянули и «новые основные законы», которые предполагаемое собрание должно было учредить. Конечно, «старые» законы, в основе которых лежит самодержавная власть монарха, для «новой России» совершенно не годились. К законам Российской Империи все это имеет отношение только в одном пункте: по этим законам Михаил принять Престол отказался.

Шведский республиканец и специалист по русской монархии Ст.Скотт писал по этому поводу, что если бы Михаил отрекся безоговорочно, то тем самым он уступил бы право на престол следующему в очереди наследования - Великому Князю Кириллу Владимировичу. Но своим условным отказом-согласием Михаил будто бы «выбил корону из-под ног» Кирилла. Оставив в стороне вопрос о местонахождении короны в представлении республиканцев, отметим лишь то, что своим отказом принять Престол по закону, Михаил, в свете того же закона, преподнес корону Кириллу на бархатной подушке с золотыми кистями. Оставалось только придать этому юридический статус.

Этого, как известно, сделано не было. Кирилл Владимирович, наряду с другими совершеннолетними Членами Императорского Дома подписал заявление (составленное Великим Князем Николаем Михайловичем), где были такие слова: «Относительно прав наших и в частности моего на Престолонаследие, я, горячо любя свою Родину, всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа Вел. Князя Михаила Александровича» .

Разумеется, заявление о присоединении к мыслям заслуживает ту же юридическую квалификацию, как и сами эти мысли, но и это не было обращено в закон, да и сделать это было уже некому.

При поверхностном взгляде мотивы действий Членов Императорского Дома можно объяснить стремлением сохранить монархию и Династию в новом «правовом поле», в сфере действия «новых основных законов» - тем более, что в заявлении Михаила об этом сказано прямым текстом. Ничего дурного в этом, конечно, нет, но эта проблема находится уже за пределами действия наших «старых» Основных законов, и выходит за рамки рассматриваемой темы.

Если же обратиться к правовым нормам Российской Империи, то в первую очередь мы увидим ряд отречений, но все они будут юридически ничтожны. Следующее, на что нельзя не обратить внимания, - это глубокая лояльность Членов Династии к правам своих предшественников в очереди наследования. Никто из них не счел себя вправе лишить старших в очереди, в т.ч. самого Императора Николая II, возможности взять свои отречения назад в могущих измениться в благоприятную сторону обстоятельствах.

Республиканцам, которые считают, что члены царствующих фамилий только тем и занимаются, что выбивают друг у друга из-под ног короны, такой подход может показаться нереальным. Но в истории нашей монархии известен случай, когда два брата - Константин и Николай Павловичи - уступали друг другу Престол в течение 20 дней.

Как бы то ни было, ни одно из отречений 1917 года, не было обращено в закон, т.е. все они остались юридически ничтожными, и царствование Императора Николая IIпродолжалось dejure до самой его смерти.

Высочайшим Актом, который положил конец революционной смуте если не во всей России, то, по крайней мере, в правосознании остатка верных (в сфере действия Основных законов о преемстве Престола), стал манифест 1924 года, в котором Государь Кирилл Владимирович объявил о принятии на себя принадлежащих ему по закону прав и титула Императора Всероссийского. Об отречении Николая IIв этом документе не упоминалось ни единым словом. И это понятно: юридически отречения не существовало, а обращать его в закон посмертно не было никакого смысла.

Единственным мотивом издания Манифеста названо окончательное убеждение в том, что Николая II и следующих за ним в очереди наследования Престола Цесаревича Алексея и Великого Князя Михаила Александровича нет в живых. Из этого следует, что царствование Кирилла Владимировича началось, согласно закону, «со дня кончины его предшественника» (ст. 53).

Эта статья, введенная Императором Николаем I, еще больше обоснована его личным опытом, что даже статьи об отречении. Уступки друг другу короны между ним и Цесаревичем Константином продолжались чуть менее месяца, но в манифесте от 12 декабря 1825 года Николай I днем восшествия на Престол называет 19 ноября - день смерти своего предшественника, Александра I.

В ходе Великой смуты ХХ века «заминка» с престолонаследием продолжалась несколько дольше. О видимой причине этого, названной в манифесте 1924 года, уже говорилось. Но и для того, чтобы осознать должным образом соотношение своих прав и обязанностей тоже нужно было время.

Император Кирилл осознал свои права совершенно в духе законов Империи. Не только как право, но и как долг. Лучше всего сказал об этом он сам: «Я только скажу, что Я, согласно закону, - Всероссийский Император и что Я сознаю свой долг. Я знаю, что придет время, и Россия будет нуждаться в законном Царе. Я требую от всех, чтобы они выполняли свой долг по отношению к Родине, и поэтому Я - первый, который это делаю».

Круг лиц, имеющих право на наследование Российского Престола, не ограничивается российскими подданными. Династии Европы полны потомками женских лиц Дома Романовых, имеющими свое место в очереди наследования. Но они вряд ли могли быть чем-либо полезными в ходе описываемых событий. Но и с Членами Династии мужского пола все не так просто. Кроме Цесаревича Алексея Николаевича среди них было еще несколько несовершеннолетних. Отречься от своих прав они не могли по причине своей неправоспособности, а их родители и опекуны не только не могли распоряжаться их правами, но и были обязаны их охранять.

«Беседа Государя Императора с английским корреспондентом» помещена в сборнике «Российский зарубежный съезд. 1926 год. Париж. Документы и материалы», М. «Русский путь», 2006, стр. 265-271.

Книга представляет собой выпуск №6 серии «Исследования новейшей русской истории» под редакцией А.Солженицына. В предисловии к документу сказано, что беседовал с Государем «видный представитель крупных органов печати г-н Штейнталь», беседа «напечатана во многих газетах Германии, Австрии, Венгрии, Дании, Швеции, Швейцарии и Америки».

Отречение царя

Когда произошла Февральская революция и вооружённая толпа захлестнула улицы, думские заговорщики поняли, что свергать царя надо немедленно. Генерал Брусилов вспоминал:

«Я... был вызван к прямому проводу [генералом] Алексеевым, который сообщил мне, что образовавшееся Временное правительство ему объявило, что, в случае отказа Николая II отречься от престола, оно грозит прервать подвоз продовольствия и боевых припасов в армию (у нас же никаких запасов не было), поэтому Алексеев просил меня и всех главнокомандующих телеграфировать царю просьбу об отречении. Я ему ответил, что со своей стороны считаю эту меру необходимой и немедленно исполню. Родзянко тоже прислал мне срочную телеграмму такого же содержания... Я ответил Родзянко, что мой долг перед родиной и царём я выполняю до конца, и тогда же послал телеграмму царю, в которой просил его отказаться от престола…»

1 марта на совещании членов Временного комитета Государственной думы обсуждалось отречение царя. Монархист В. Шульгин позже рассказывал: «Нас было в это время неполный состав. Были Родзянко, Милюков, я, - остальных не помню... Но помню, что ни Керенского, ни Чхеидзе [то есть левых] не было. Мы были в своём кругу. И потому Гучков говорил совершенно свободно…»

А говорил он следующее: «...Видимо, нынешнему Государю царствовать больше нельзя... Высочайшее повеление от его лица - уже не повеление: его не исполнят... Если это так, то можем ли мы спокойно и бе-зучастно дожидаться той минуты, когда весь этот революционный сброд начнёт сам искать выхода... И сам расправится с монархией...»

В ночь на 2 марта Гучков и Шульгин отправились вдвоём от лица Временного комитета Думы в штаб армии Северного фронта в Псков, где находился Николай.

Вот как монархист Шульгин объяснял самому себе, что он едет свергать царя: «Я отлично понимал, почему я еду. Я чувствовал, что отречение случится неизбежно, и чувствовал, что невозможно поставить Государя лицом к лицу с Чхеидзе... Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасения монархии» . То есть отречение императора лучшим выходом на момент Февраля считали даже монархисты.

Отношение думцев на тот момент к царю хорошо характеризуют слова одного из главных заговорщиков, Милюкова , сказанные им на заседании Думы на следующий день, 2 марта: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола или будет низложен» .

С Николаем II к моменту приезда Гучкова и Шульгина уже говорил об отречении командующий Северным фронтом Рузский . Царю были показаны телеграммы главнокомандующих фронтами с просьбами об отречении.

Николай II заявил Гучкову и Шульгину, что он сначала принял решение отречься в пользу сына. Но, сознавая, что это потребует разлуки с ним, отрекается в пользу брата Михаила. Отрёкшегося царя 2 марта арестовал начальник его штаба генерал Алексеев.

На следующий день Михаил , после совещания с членами Думы, также подписал отречение. Родзянко вспоминал: «Великий князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли ему гарантировать жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно, ибо... твёрдой вооружённой силы не имел за собой...»

Таким образом, заговор думцев и генералов , устроенный вроде бы для сохранения царствующей династии, привёл к полному свержению дома Романовых.

Реакция на свержение царя церкви и лидеров белого движения

Император настолько скомпрометировал себя, что в роковой для себя час не нашёл поддержки ни у церкви, ни у монархических организаций, ни у будущих лидеров белого движения, которых по какому-то недоразумению тоже записывают в верные монархисты.

Церковь отреагировала на отречение вполне лояльно.

9 марта Синод выпустил обращение, в котором Февральская революция характеризовалась словами «свершилась воля Божия» . В обращении говорилось: «Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на её новом пути» .

12 марта в храмах зачитали акты об отречении Романовых. Теперь перед рукоположением в сан священникам и дьяконам следовало произносить: «Обязуюсь повиноваться Временному правительству, ныне возглавляющему Российское государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного собрания» .

Приведём лишь некоторые высказывания высших церковнослужителей того времени.

Архиепископ Волынский Евлогий в своём послании к верующим говорил о том, что «русский царь был окружён... тесным кольцом безответственных и тёмных влияний».

Епископ Екатеринославский и Мариупольский Агапит заявил, что «тёмные силы толкали нашу родину к гибели», но что «Промысел Божий вверил судьбы России правительству из представителей народных в Государственной думе, которым прекрасно известны современные недуги и нужды нашего Отечества».

Архиепископ Пензенский Владимир сообщил в телеграмме одному из вождей революции и новому обер-прокурору Синода В.Н. Львову, что видит в его лице «зарю обновления церковной жизни».

Епископ Полоцкий Кирион призывал в проповеди: «Станем несокрушимой скалой вокруг Государственной думы...»

Епископ Полоцкий Кирион

Наконец, в своём воззвании к сопастырям епархии пастыри города Казани прославляли Государственную думу, которая «из горячей любви к родине» совершила «великий государственный переворот».

Что касается отношения к свержению царя лидеров белого движения, то генерал Корнилов лично арестовал 8 марта в Царском селе Александру Фёдоровну и остальных членов царской семьи.

Адмирал Колчак , по собственному рассказу, в числе первых присягнул Временному правительству и привёл к присяге своих подчинённых.

Что касается генерала Деникина , то он так охарактеризовал закат монархии: «Безудержная вакханалия, какой-то садизм власти, который проявляли сменявшиеся один за другим правители распутинского назначения, к началу 1917 года привели к тому, что в государстве не было ни одной политической партии, ни одного сословия, ни одного класса, на которое могло бы опереться царское правительство.
Врагом народа его считали все…»

http://genocid.net/%D1%86%D0%B0%D1%80%D1%8F-%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%B0%D1%8F-%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%B2-1917-%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%83-%D1%81%D0%B2%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%B8-%D0%BD%D0%B5-%D0%B1%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%88%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%BA%D0%B8-%D0%B0-%D1%8D%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B0/

ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ПРЕСТОЛА, согласно ст. 57 и 58 Основных законов Российской Империи, св. коронование происходило по чину, установленному Церковью. Особая незыблемость правил о св. короновании вытекала из самого установления царской власти; о нем же упоминала и ст. 39 Основных законов, согласно которой Император присягал закону о престолонаследии. Если ст. 25-39 Основных законов подтверждались присягой государя, то ст. 62, 63 и 64 о вере утверждались самой идеей царской власти; без них нет той царской власти, которая выращена не только русской историей, но и православным самосознанием. И там, где мы встречаемся с развитием основных принципов статей Основных законов о вере или с принципами, обусловленными положением Императора как священного чина, там мы встречаемся с той же неприкосновенностью, вытекающей из самой идеи учреждения.

Выше воли Царствующего Императора стоят все те статьи Основных законов, которые констатируют царскую власть как определенное учреждение - священный чин, регулируют порядок ее преемства и устанавливают требования, неразрывно связанные с понятием царской власти. Во всех проявлениях своей власти Император связан самим принципом своей власти.

То же относится и к отречению от престола Императора. О нем ничего не говорят Основные законы и не могут говорить, ибо, раз сами Основные законы исходят из понимания императорской власти как священного сана, то государственный закон и не может говорить об оставлении сана, даваемого Церковью. Как для снятия присяги, для оставления монашества, так и для снятия царского сана требовалось постановление высшей иерархической власти. Так и бывало на практике. Когда надо было присягать имп. Николаю I Павловичу после присяги, ошибочно принесенной вел. кн. Константину Павловичу, то митр. Филарет предварительно снял ту, первую, присягу. Когда имп. Павлу I предложили отречься от престола, он категорически это отверг и погиб от заговорщиков. Когда имп. Николай I вступил на престол, то заявил, что «то, что дано мне Богом, не может быть отнято людьми», и с опасностью для жизни 14 дек. 1825 личным примером отваги спас царский трон от заговорщиков. Когда имп. Николай II 2 марта 1917 отрекся за себя от престола, то акт этот юридической квалификации не подлежит и может быть принят только как факт в результате революционного насилия.

Ст. 37 и 38 Основных законов говорят не об отречении от престола, а об отречении от прав на престол. Ст. 37: «При действии правил, выше изображенных, о порядке наследия престола лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от этого права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола», а ст. 39 говорит: «Отречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в закон, признается потом уже невозвратным». Хотя, конечно, и Царствующий Император занимает престол в силу своего права на престол, но помимо уже указанного выше соображения об Императорской власти как священном чине, не могущем быть сложенным своей волей, и другие соображения говорят за то, что статьи эти не имеют в виду Царствующего Императора. Во-первых, статьи не говорят ничего об отречении от престола, а во-вторых, за разъяснением выражения «имеющий право на оный» мы должны обратиться к источнику статьи, указанному под нею. Это - Манифест Николая I от 12 дек. 1825 о вступлении на престол и Манифест Александра I от 19 янв. 1823 об утверждении отречения вел. кн. Константина Павловича. В последнем говорится: «Призвав Бога в помощь, размыслив зрело о предмете, столь близком Нашему сердцу и столь важном для государства, и находя, что существующие постановления о порядке наследования престола у имеющих на него право не отъемлют свободы отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никаких затруднений в дальнейшем наследовании престола…» Под имеющими право здесь разумелись лица, еще не занимающие престола, именно категория лиц, к которым принадлежал вел. кн. Константин Павлович, т. е. лица, перед которыми может открыться престолонаследие. Можно поставить вопрос, разумеются ли здесь вообще лица, могущие наследовать престол, или только непосредственные наследники. Судя по тому, что сам имп. Николай I, введший эту статью, не признавал отречения вел. кн. Константина даже тогда, когда он 27 нояб. 1825 открыл в Государственном Совете его акт об отречении и неопубликованный манифест от 16 янв. 1823 имп. Александра I, утверждающий это отречение, совершенное после открытия престолонаследия, можно думать, что он разумел под словами «имеющий на оный право» не только лицо, непосредственно наследующее престол, но и такое, перед которым уже открылось престолонаследие. Кроме того, сам законодатель, когда хочет указать лиц, могущих наследовать впоследствии престол, не ограничивая их непосредственными наследниками, употребляет выражения «могущий иметь право на наследование престола», как, напр., в ст. 185. Практика наша подразумевала право отречения от прав на престол за всеми лицами, не только непосредственными наследниками, но и за всеми лицами, могущими иметь право на наследование престола.

Но отречение от прав на престол не являлось нравственно свободным: оно не должно, по мысли закона, совершаться, если из этого произойдут затруднения в дальнейшем наследовании; закон взывал к чувству долга отрекающегося. Отречение происходило под контролем Царствующего Императора, который, как Глава Дома, призван заботиться об интересах Царствующего дома, а как Император, о том, чтобы вопрос о престолонаследии был всегда ясен и «престол ни на мгновение не мог бы остаться праздным» (из Манифеста Александра I). Поэтому утверждение Императора, обнародование акта об отречении необходимо для ясности вопроса о престолонаследии, но оно не составляло главного момента, ибо подвиг не может быть принят насильно. Контроль Императора мог иметь моральное воздействие на отрекающегося через призывы к его совести, долгу, если его отречение наносит ущерб Дому или государству, повергая его в смуту; но если лицо отрекающееся настаивало на своем, никто его не мог заставить принять престол при открытии престолонаследия. Контроль Императора и обнародование отречения введены именно для устранения возможной неопределенности и той таинственности, которая в 1825 едва не ввергла страну в смуту и анархию.

Утверждение государя и обращение им отречения в закон не создает факта отречения, а лишь делает отречение невозвратным (согласно ст. 38); отречение создается волей отрекающегося, и если отрекшийся умрет без обнародования его явно состоявшегося уже отречения, то оно должно почитаться действительным.

В России известны примеры отречения и обращения их в закон. Так, именной Высочайший Указ от 24 авг. 1911 утвердил отречение от прав на престол княжны императорской крови Татьяны Константиновны, а Именной Высочайший Указ от 9 февр. 1914 утвердил отречение княжны императорской крови Ирины Александровны. Говорят, что было отречение вел. кн. Владимира Александровича перед вступлением его в брак. Если оно было совершено и не было взято им обратно до своей смерти, то оно действительно и без обнародования в законе, ибо конститутивную силу отречения составляет воля отрекающегося, а обнародование и обращение в закон лишь является констатированием воли отрекающегося, которая юридически действительна сама по себе, раз в каком-либо акте она выражена и до смерти не взята обратно; заинтересованные лица, знающие о таком акте, всегда вправе его обнародовать. Что касается отречения за других лиц, то здесь надо различать потомство, существующее или зачатое в момент отречения, и потомство, не существующее и не зачатое в момент отречения. Т. к. право на наследование престола вытекает из закона и есть право публичное, т. е. прежде всего обязанность, то никто, и в т. ч. Царствующий Император, не может существующих уже прав отнять, и таковое его волеизъявление юридически недействительно; т. о., отречение Николая II за своего сына вел. кн. цесаревича Алексея ни одним юристом не будет признано действительным юридически.

Другое дело - отречение за потомство несуществующее и не зачатое в момент отречения. Многие государствоведы считают, что для этого потомства прав наследования не существует, ибо лицо отрекшееся не могло уже быть для них, в силу своего отречения и после него, проводником этих прав; закон же раньше, до зачатия, не мог охранить их несуществующие права.

Такими случаями отречения за несуществующее потомство полна практика положительного европейского права. Когда принцессы, выходящие замуж за иностранных принцев, отрекаются от прав на престол и за себя, и за потомство, то действительность этих отречений никем не оспаривается. Так, 24 июня 1899 герцог и принц Коннаутский, первый за себя, а второй за себя и за свое мужское потомство, отреклись от прав наследования в Саксен-Кобург-Гота. Король Оттон Баварский, вступая на греческий престол, отрекался при известных условиях от баварского престола за себя и за своих наследников.

Некоторые европейские законодательства, как напр. Ганноверское, допускали отречение и за наличное в момент отречения потомство, но в таком случае закон требует назначения специального на случай отречения опекуна, который должен представлять интересы малолетнего. Так, когда 24 июня 1899 герцог и принц Артур Коннаутский, первый за себя, а второй за себя и за свое будущее потомство, отреклись от прав на престол в Саксен-Кобург-Гота, то несовершеннолетний принц Артур был представлен особым опекуном, специально назначенным для представления его интересов при отречении. Но обычно во всех положительных законодательствах допускается отречение только за себя и за свое еще несуществующее и не зачатое в момент отречения потомство.

В силу указанного бесспорного принципа после имп. Николая II престол должен был перейти к его сыну вел. кн. Алексею Николаевичу, которому в момент отречения было 13 лет. Отречение за него было бы недействительно и в том случае, если бы происходило не при революционном насилии, а путем свободного волеизъявления, без всякого давления. Вел. кн. Алексей Николаевич мог отречься только по достижении совершеннолетия в 16 лет. До его совершеннолетия управление государством в силу ст. 45 Основных законов должно было перейти к ближнему к наследию престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнего Императора, т. е. к вел. кн. Михаилу Александровичу. Последний также сделался жертвой революционного вымогательства, а малолетний вел. кн. Алексей Николаевич был пленен вместе со своими родителями т. н. Временным правительством.

Осуществить свои права на престол, как подобает посредством «Манифеста», в таковых обстоятельствах он не мог. Вел. кн. Михаил Александрович издал 3 марта 1917 т. н. «Манифест» следующего содержания: «Тяжкое бремя возложено на Меня волею Брата Моего, передавшего мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных. Одушевленный единою со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины Нашей, принял Я твердое решение в том лишь случае восприять Верховную власть, если такова будет воля великого народа Нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные Законы Государства Российского. Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа. Подписал: Михаил».

Вел. кн. Михаил Александрович отказался сделаться императором, но не ввиду того, что он не имел права вступить на престол при наличии в живых вел. кн. Алексея Николаевича, несмотря на таковую волю имп. Николая II; он не заявил и того, что он считает себя обязанным настаивать на правах вел. кн. Алексея на престол, а себя считать лишь правителем государства. Он, напротив, заявил, что готов принять престол, но не в силу Основных законов, от чего он отказался, а в силу права революции, выраженного через Учредительное собрание. Если бы даже такое собрание состоялось и, установив новый образ правления, избрало бы его государем, то вел. кн. Михаил Александрович вступил бы уже не на трон своих предков Божией Милостью, а на волею народа созданный трон по избранию от воли народа; вместе с тем это было бы упразднением православно-легитимного принципа Основных законов, построенных на монархическом суверенитете. Признание права за Учредительным собранием устанавливать образ правления есть отказ от монархического суверенитета и устроение политической формы правления на народном суверенитете, т. е. на «многомятежного человечества хотении». Этим он упразднил бы все традиции предшествующей истории и продолжил бы ее на радикально противоположном принципе в европейском демократически-эгалитарном стиле. В качестве совершеннолетнего наследника престола вел. кн. Михаил Александрович мог вступить в управление по легитимному принципу лишь как правитель государства при несовершеннолетнем Императоре и требовать малолетнему Императору присяги. Он этого не сделал, принципиально отвергнув обязательность Основных законов, и признал революционное право. Если некоторые говорят, что с его стороны не было безусловного отказа от престола, а был только условный отказ, то правда лишь то, что он не отказывался получить власть от Учредительного собрания на основе народного суверенитета, устанавливающего новую форму правления - но тем самым он не только отказался от престола, но даже не признал его более существующим. В качестве наследника он сам призывал всех граждан признать новое революционное право, но он не имел компетенции приглашать к повиновению самочинному органу, по самочинной противозаконной инициативе Государственной думы возникшему, и предоставлять Учредительному собранию устанавливать новую форму правления; все заявления этого «Манифеста» юридически ничтожны. Если бы такой акт исходил даже от Царствующего Императора, то и тогда явилась бы необходимость признать, что Император сам отказывается занимать возложенный им на себя подвиг и престол Основных законов вакантен.

Вел. кн. Михаил Александрович, отказавшись вступить в управление государством хотя бы в качестве правителя, expressis verbis отказавшись не только от престола, существующего как государственное учреждение, но отвергнув даже действие Основных законов, которые могли бы призвать его к наследованию Престола, - совершил только акт, в котором высказал ни для кого не обязательные свои личные мнения и отречение, устраняя себя от наследования по Основным законам, юридически в его глазах несуществующим, несмотря на ранее принесенную им в качестве великого князя в день своего совершеннолетия присягу верности постановлениям Основных законов о наследии престола и порядку Фамильного Учреждения. Все его заявления в «Манифесте», в т. ч. и признание т. н. Временного правительства, юридически ничтожны, кроме явного отречения за себя от престола.